Просто — с Днем Победы, братцы. И все. Больше ничего не хочется добавлять. Столько налипло всякой мерзости на этот праздник, столько недобрых людей пытались прицепиться к нему для разгона своего рейтинга, столько недобрых слов о нем сказали и написали, — а он живет. И остается самым чистым. И ничего к нему не липнет. Он так кровью омыт, что замарать его никогда не получится. И ни у кого.
С Днем Победы!
Фото Ольги Томиловой.
("Ребенка Неорганизованного" то бишь)
1916 год. Германский фронт. Пасха. Стране по имени «Россия» оставалось жить полтора года…
(Спасибо за снимок Katerina Petrova)
В канун Пасхи, благодаря доброму участию друзей и лично Очень Сильно Плохого Кузи (ОСПК), Сэр стал счастливым обладателем крестика с елеем. Самое ценное то, что этот крестик и этот елей привезены из Иерусалима, где они были освящены на Святой Земле. То есть солидный такой подарок, настоящий. Проблема только в том, что как христианин, я… Как бы это помягче… Короче, имею «неограниченные перспективы роста», так скажем. «Отче наш» — знаю. Свечку поставить могу. Поститься умею, ибо это просто: не ешь самое вкусное, вот тебе и Пост. А вот что с елеем делать?! Научите, кто знает! Не простой ведь елей. Из Иерусалима. Не каждый день такое перепадает… Вот он какой, мой крестик —
Да вот. Накануне Первомая Сэр задумался о роли пролетариата в создании Великой Вселенской Гармонии и пришел в замешательство. Полистал Маркса. Потом Ленина. О роли революционного класса… И как-то сам собой в руки сунулся томик Оруэлла. «1984». И открылся, зараза такая, прямо на этом вот месте:
«В сущности, о пролах знали очень мало. Много и незачем знать. Лишь бы трудились и размножались — а там пусть делают что хотят. Они рождаются, растут в грязи, в двенадцать лет начинают работать, переживают короткий период физического расцвета и сексуальности, в двадцать лет женятся, в тридцать уже немолоды, к шестидесяти обычно умирают. Тяжелый физический труд, заботы о доме и детях, мелкие свары с соседями, кино, футбол, пиво и, главное, азартные игры — вот и все, что вмещается в их кругозор. Управлять ими несложно… Как гласит партийный лозунг: «Пролы и животные свободны».
Про футбол и пиво меня пронзило насквозь. Мне стало стыдно до покраснения и я почувствовал себя «пролом». И нелюбимым. Ведь сегодня не любить пролетариат модно. («Да, я не люблю пролетариат!»© ). А если забыть теорию Маркса о «революционном классе» и допустить, что нет такого слова — «пролетариат», и нет деления общества на классы, то получается, что не так уж сильно пролетарий отличается от всех остальных. В ухоженной, вылизанной, любимой жителями и властью стране и пролетарий на мир умными глазами смотрит. Не грызет ногти и читает не только комиксы. А если в стране футбольные судьи игроков избивают, руководители правоохранительных структур журналистов в лес вывозят и пугают физической смертью, а хранители музеев организовывают хищения ценностей, то почему пролетариат должен полировать ногти и читать Северянина? (далее…)
Боле́знь Паркинсо́на —
хроническое заболевание, характерное для лиц старшей возрастной группы…
На данный момент болезнь неизлечима.
Британскому фотографу Норману Паркинсону сегодня исполнилось бы 100 лет. Для Британии, да что там Британия, — для всей европейской цивилизации сэр Норман Паркинсон был тем человеком, который диктовал стиль на протяжении более полувека. Начав работать в 30-е годы, он фотографировал до самых последних дней своей жизни. А умер Норман Паркинсон аж в 1990-м. Когда стиль Европы стал необратимо исчезать, и он, очевидно, почувствовал, что ничего не может этому противопоставить.
Он фотографировал всегда — и в начале 30-х, когда был бедным фотографом и только мечтал о своей студии, и когда служил в разведке Королевских ВВС в годы Второй Мировой, и когда возглавлял журналы и проекты, и был уже настолько большим начальником, что вполне мог бы себе позволить не брать в руки камеру. В послевоенном 20-м веке сложно найти сколь бы то ни было значимую селебрити, которая бы не гордилась портретом работы Нормана Паркинсона. Он делал обложки «Лайф» и «Вог». Он фотографировал «Битлз» и «Роллинг Стоунз», королевскую семью и звезд Голливуда. Был назначен придворным фотографом августейшей фамилии, и титул «сэр» носил не как американский сержант («Ты, толстокожий идиот!» — «Да, СЭР!» — «Ты любишь корпус морской пехоты?!» — «Да, СЭР!!!»), и не как я, в шутку названый так друзьями еще в глубоком прошлом веке, а по праву, по-настоящему, как рыцарь, по личному указу Ее Величества.
Фотографы обижены на Нормана Паркинсона. Обижены сильно и навсегда. За то, что он никогда не считал фотографию искусством. Он считал ее ремеслом, сродни сапожному или плотницкому делу. И относил фотографов не к богеме, а к сфере обслуживания. Ставя в один ряд с прачками и стекольщиками. Только он считал, что это ремесло просто обязано радовать людей. И иного предназначения у него нет. «Ели в вашей фотографии нет радости, если человек, глядя на ваш снимок, не испытал секундного счастья, значит вы даром испортили дорогую пленку фирмы «Кодак» и мое время!» — говорил он своим ученикам. И показывал своими работами, как надо приносить в жизнь Радость.
