«Сяпала Калуша по напушке, и увазила»… русский шансон. Но не тот “русский шансон”, про который нам долго рассказывала Ксения Стриж, и который на поверку оказался обычным воровским нытьем «на волю, на волю — опять воровать», а настоящий.
Не, давайте сначала. А то непонятно. Так… Вот если кто заметил, я уже достаточно давно не наезжаю ни на Киркорова, ни на, прости господи, Галкина по поводу их ярко выраженных… неестественных симпатий, так скажем. Это потому, что и сам я, как выяснилось, не безгрешен в этом плане — крайне неровно дышу в сторону одной весьма преклонного возраста мадам в одеянии а-ля “старуха Шапокляк”. “Старухе моей мечты” уже далеко «за 70», а это вам не Пугачевские… эээ… Сколько там? Да неважно, девчонка, короче, до «засемьдесят» еще прыгать и прыгать.
Бабушку Моего Сердца зовут Людмила Петрушевская, и не найти нормального человека, который не ронял бы слезы щастя над ее “Калушата подудонились! Калушата подудонились! Зюмо-зюмо некузявые! Пуськи бятые!”. Помнится, как-то я прилепил вырезку из “Литературки” с текстом опуса “Пуськи бятые” к двери сортира. Изнутри. Так отодрать пришлось – неприличное ржанье друзей из Обители Душевного Покоя смущало дам-с.
Людмила Петрушевская – бесспорная звезда российской культурной жизни. Она ей стала сразу же после опубликования своих “Лингвистических сказок”. “Пуськи бятые” вошли в фольклор, в язык, стали частью менталитета трех поколений. Я получаю колоссальное эстетическое удовольствие от того, что просто читаю названия ее пьес, романов, рассказов. Просто названия – это уже кайф: «Лямзи-тыри-бонди, злой волшебник», «Дикие Животные сказки», «Пуськи Бятые», «Пограничные сказки про котят», «В садах других возможностей»… Такие названия не только читать, их есть хочется. Про тексты я уже просто молчу. Вот кусочек только, можно? Я мало постараюсь дать, хотя подмывает всунуть сюда побольше… Вот, почитайте —
