sir_michael`s_traffic

“Весна”-201. Самый кошерный   магнитофон “семидесятника”! У меня не было. Дорого…

Медаль “За победу над Германией”

Майор ВВС США Глен Миллер. Погиб в 1944 году.

Я сейчас одну вещь расскажу, о которой вам никто не расскажет и которую вы нигде не прочитаете. Потому, что даже в мою голову эта мысль попала совершенно случайно. Но очень, очень давно – еще в 80-х годах прошлого века. И до сих пор хранится в оперативке, переваривается, формируется, ждет своей реализации… Ща поделюсь!  🙂

Итак, ранние 80-е. В те годы увлечение рок-музыкой стало носить поголовный характер, “Deep Purple” и “Black Sabbath” крутили на танцах даже в сельских клубах, кассетные магнитофоны “Весна” перестали быть редкостью, и той части молодежи, к которой относился и юный Сэр, срочно потребовалось искать увлечения поэкзотичней. Времена, когда мы были монопольными обладателями знаний о хард-роке, прошли. И задачу “эксклюзивных музыкальных вкусов” успешно выполнил джаз. Увлечение старым нью-орлеанским джазом стало отличительной, модной чертой “узкого круга”, в Москве появился “Арсенал” Козлова (это который “И Козел на саксе – фа-ва-ва-ва!!!”), в лексиконе юных вновь, как в 50-е, появились джазовые термины, выгодно отличавшие нас от массы соотечественников. Мы считали себя обладателями Тайного Знания, да… И вот как-то отправились на сейшен к другу на дачу. Вернее, на дачу родителей друга, своих дач у нас еще не было. Водки попить, к девчонкам поприставать, поумничать, повыпендриваццо. С утра,  разгоняя вчерашние шлаки, отправились на речку. Кассетный магнитофон (“Весна”, все как положено!) с джазом – с собой. Нашли местечко поуютнее на берегу Вонючки местной, курим табак, валяемсо, шлаки выгоняем, джаз слушаем. И подходит к нам деревенкий пастух – погрызанный жизнью сморщенный затрапезный дедок с медалью “Наше дело правое!” на мятом пиджаке (вы не обращали внимания, что летом в провинции каждый второй пастух – непременно в пиджаке? В затрапезном, правда, но в пиджаке!). Просит спички, ибо свои отсырели. Даем высокомерно, нешто мы не люди… Дедок прикуривает, и заявляет — “Ребята, я посижу тут немного? Давно Сачмо не слышал…”

Мы реально офигели. Мы, самовлюбленные пижоны, тогда и понятия не имели, что Луи Армстронга в Америке по молодости лет называли “Сачмо”. Ни до этого деда, ни после, за всю свою жизнь я никогда не слышал, чтобы в нашем эфире Великого Луи кто-нибудь именовал его молодежной нью-орлеанской кличкой. Так называли его только американцы, и то не все. А только друзья по юности. Но я об этом узнал только через много лет после той встречи с “зачуханым пастухом”, когда стал изучать материалы и литературу.  А тогда… Спросили, что дед имеет в виду, он нам пояснил, что говорит об Армстронге. Разумеется, мы тут же начали пытать, откуда деревенский пастух вот так сходу определил, что у нас играет. За вином смотались. И вот тут бы мне и рассказать вам сенсационную историю о деревенском джазовом фанате, о том, как за личиной простого, значит, труженика советского села скрывалась душа тонкого интеллигента и гения джаза, но фигу там. Все оказалось гораздо проще. Настолько просто, что мы даже разочаровались. Но на нашу историю (“Историю СССР”, в смысле) стали с тех пор смотреть немного иначе.

Конечно, никаким “стилягой” дед не был. “Дудочек” не носил, “по Бродвею с чувихами” не хилял, и с комсомольскими патрулями не дрался. Фанатом джаза тоже не был, “музыку на костях” не слушал, даже не знал, что это такое. Свои джазовые пристрастия никогда в жизни не отстаивал, потому что не знал, что их нужно отстаивать. Увы. Очень бы скрасили мой рассказ эти детали, но чего не было, того не было. Потому что было гораздо круче.

Для этого деда джаз не был ни “тайной буржуазной забавой”, ни “музыкой протеста против коммунистического режима”. Не был он и идиотским “эксклюзивным увлечением, шобы выпендриться”, как у нас. Он был частью его жизни. Органичной, неотъемлемой, естественной, как собственная нога. Или вот эта медаль на лацкане. Которая “Наше дело правое” — с георгиевской ленточкой на колодке и профилем любимого нашими предками людоеда.

“Я на фронт попал в сорок четвертом, летом” – рассказывал дед, заглядывая в заботливо наполненный стаканчик, — “Тогда как раз союзники “второй фронт” открыли. И сходу начали вещать для своих солдат на всех радиоволнах. И на каждой их станции – джаз, джаз, джаз… Нас тошнило от него первое время, честное слово! Слушать не могли. Но наших станций с музыкой вообще не было. Таких, чтобы на танковую рацию ловились. А американцы ловились… Конечно, мы радовались, когда наши артисты приезжали, с нашими песнями. Два раза было, приезжали, да. Но это два раза, а американцы круглые сутки работали”. К тому же танкистов часто навещала кинопередвижка с американскими фильмами. Помните “В бой идут одни “старики”? — “Там “Джордж из Динки-Джаза” привезли…”. Много тогда джазовой “американщины” показывали. На время наша страна забыла идеологические увещевания пролетарского писателя Горького о том, что “Джаз – это музыка толстых”. И люди стали воспринимать джаз, как музыку союзников по антигитлеровской коалиции. Нормальную веселую музыку, которую слушают наши друзья по оружию, те самые, которые помогают нам тушенкой, шоколадом “Милки Уэй” (по “лендлизу” в СССР тоннами шел именно “Милки Уэй”, если кто не знает) и негритянским джазом – радостной музыкой, которая напоминала о грядущем счастье мирной жизни. А в 1945-м году, после Победы, в Москве, в Большом театре, давали легендарную джазовую оперу “Порги и Бесс” Джорджа Гершвина. Гениальная “Summertime” из которой и по сей день считается самой продаваемой джазовой композицией. А ведь написана 75 лет назад… Именно в чопорном Большом театре при заполненном зале давали то, за что через 10 лет станут исключать из комсомола! Такая вот «политическая загогулина»…

Конечно, у костра они пели “Землянку” под гармонь и “Синенький скромный платочек”. Не джаз был музыкой нашей Победы, не надо понимать меня привратно. Не это я хочу сказать. Просто настоящий, породистый, стопроцентный, не испорченный попсятиной, стерильный и фундаментальный джаз не был для наших дедов диковинкой или чем-то необычным. Он был обыденной деталью их фронтового быта. То есть тем, чем никогда не был для нас, их неблагодарных и хилых потомков. Для нас джаз всегда был «чужой» музыкой, хоть и любимой и привлекательной, как машина богатого соседа. А для дедов джаз — свой в доску, как пистолет-пулемет Шпагина или банка тушенки.

(далее…)

Вот же блин.

Они все уходят. Просто все подряд.

У кого есть друзья помоложе, спросите у них, кто там идет на смену? И почему так задерживаются? Я уже реально волнуюсь. Может, я просто сослепу не вижу, а им виднее, молодыми-то глазами… Может, я заскорузл и очерствел от пива. Ведь есть же, в конце концов, закон сохранения энергии, по которому если где-то что-то убывает, то где-то столько же должно прибавиться. Как убывает, я вижу. Год за годом. Десятилетие сплошных некрологов. А как прибывает – ну хоть убейте, даже примет не нахожу.

Смерть – штука обычная, ващета. Никто еще не отвертелся, и качать права по этому поводу голый номер. Лучше даже не начинать. Да и не об этом я. А о том, что даже в школьной задачке – если из одной трубы из бассейна вытекает, то через другую трубу непременно заливается. Больше или меньше, но заливается. Иначе нечестно, иначе нас тут вакуум разорвет. Где вторая труба? Что за пацан баловался и закрутил вентиль?

…Самое страшное в том, что я, кажется, догадываюсь, что это за пацан. Но если я окажусь прав – то какие же мы все тогда дерьмо получаемся, братцы! Может, кстати, они именно поэтому и уходят… И не возвращаются в ином обличье. Именно поэтому. Нечего им тут делать. Совершенно.

Воистину – иногда надо умереть, чтобы о тебе вспомнили. Это я к тому, что вот сижу и перечитываю Сергея Козлова. Не Ежика, нет. Я, кстати, больше всего у него сборник “Цыпленок вечером” люблю. Это такие коротюсенькие сказочки, из одного-двух предложений. Вернее, не сказочки даже, а сказочные мысли, образы… Штрихи, детали, наброски… Великолепные совершенно. Замечательные еще тем, что экранизировать их ну совершенно невозможно! 🙂 Надо только читать.

Я тут напишу несколько, хорошо? Я их просто обожаю.

Камушек

Пушистый камушек воробья на окаменевшей дороге. Ноябрь.

Февраль

Бревнышко прижалось к горячей печке и увидело во сне птиц.

Барашки

Облака барашков на земле, барашки облаков в небе

Стрижи

С утра стрижи стригли небо и к вечеру засыпали весь двор одуванчиками

Одуванчик

Кажется, стоит одуванчику подпрыгнуть — и он сразу улетит на небо.

Черепаха

Если черепаху пустить по булыжной мостовой, глядя на нее, захотят научиться ходить все булыжники.
И представляете, однажды утром ваша мостовая отправится гулять в поле…

Цыпленок вечером

Сумерки.
Цыпленок бежит в тумане тополиного пуха, как молодой месяц в облаках.

Лошадь

Если бы лошадь умела сидеть, как собака, она бы научилась сидеть в оглоблях и за день не так уставала.

Кузнечик

Кузнечик — зеленая пружинка луговых часов.

Бабочка

Бабочка живет один день.
Левое крыло бабочки — утренняя заря, правое крыло — вечерняя.

ОтСэрятина: Вот не хочу сюда картинку давать. Не надо. Отвлекать будет.

В Москве умер Сергей Григорьевич Козлов – автор знаменитого “Ёжика в тумане” и еще очень большого количества чудесных сказок. Сказок, которые стали культовыми еще задолго до того, как их взял в руки режиссер Юрий Норштейн и создал свой Самый Лучший в Мире Мульт.

Сегодня, наверное, Сергей Григорьевич, с его брутальной внешностью благородного разбойника из Шервудского леса, неплохо бы зарабатывал на сериалах. И писал бы килограммами сценарии о толпах вооруженных мужчин,  гекалитрами пускающих друг другу кровь (в рабочее время!) ради чемодана денег или подписи под неведомым договором. И сниматься вполне бы мог – фигли, с его-то фактурой… И вряд ли ему могла прийти в голову идея взяться за сказки с такими неестественными для сегодняшнего дня названиями, как “Осенняя песня травы”, “Когда ты прячешь солнце, мне грустно”, “Разрешите с вами посумерничать”, “Как оттенить тишину”,  “Мы будем приходить и дышать”, “Теплым тихим утром посреди зимы”, “В сладком морковном лесу”, “Правда, мы будем всегда?” – сказки, даже названия которых излучают тихое безоблачное счастье, к которому мы все так стремимся..  Сказки о том, что… А о чем, кстати, его сказки? Мне как-то посчастливилось (это сейчас я

понимаю, что посчастливилось, тогда понятия не имел) присутствовать на встрече с Сергеем Григорьевичем в Домжуре. Его тогда прямо спросили, о чем его сказки. И он, естественно, не нашелся, что ответить прямо и в лоб. Улыбнулся и сказал — “О жизни”. Не о той жизни, которую нам навязывает социум, инстинкты и реклама. А о той, которой мы все непременно должны были бы жить “потом, когда вырастем”. А получилось это далеко не у всех. И почему не получилось – об этом, кстати, тоже есть в этих сказках, если внимательно почитать.

…Слава мультфильма “Ёжик в тумане”, его лавры, – вполне заслуженные, к слову, — “Лучшего мультфильма всех времен и народов”, оттеснили сказки Сергея Григорьевича Козлова на обочину мейнстрима. Из негласного списка обязательного чтива интеллигенции, наряду с романами Стругацких, Булгаковым, Довлатовым, Аксеновым, Петрушевской,  эти сказки перекочевали в разряд “Для специалистов и любителей”. И это, замечу, к счастью и для них, и для нас. Потому что они пронизаны такой невероятной, такой рафинированной любовью, которая, как Высшее Знание, не должна принадлежать всем. Которую надо заслужить, выстрадать и уметь понять. Уметь почувствовать, унюхать, разобрать в простенькой байке о говорящих животных, любящих попить чаю “с можжевеловыми веточками”, да звезды посчитать. Слева от печной трубы, и справа… Мультфильм Норштейна гениально впитал в себя самое крупное из сказок Козлова, самое осязаемое, различимое “невооруженным глазом”, “прямой мессадж”, и поэтому стал любим всеми и понятен всем. От Калифорнии, где он впервые завоевал титул “Лучшего анимированного фильма всех времен и народов”, до Токио, где этот титул был подтвержден и закреплен навечно. Его герои перекочевали в темы оформления страниц Гугла, на обои рабочих столов наших мониторов, на бочины наших автомобилей, и даже в перекошенном завистью и ненавистью Киеве появился маленький памятник Ёжику. Которого, очевидно для того, чтобы скрыть его москальско-жидовскую сущность, там нарекли “Лошадкой”. Что не сделало его менее узнаваемым… Ёжик вышел из тумана, “вынул финку из кармана” и зажил собственной, вполне себе современной попсовой жизнью. Сегодня у него, наверное, есть микроволновка, ЖЖ и нимфеточный фан-клуб.А из колонок звучит Тимоти или, еще того хуже, Сердючка. “Он не жалеет ни о чем, и держит дома шесть альбомов “ГО” и пять альбомов БГ”.  А сказки… Они остались для тех, кто, напившись допьяна волшебным туманом Норштейна, захотел узнать – а что же прячется за ним, за этим туманом? Что дальше-то?

А дальше – счастье. Простое и бесхитростное, не испохабленное ценностями сегодняшнего дня, не отравленное манией материального успеха и известности любой ценой. То самое счастье, рецепт которого нам навсегда оставил Сергей Григорьевич Козлов еще в шестидесятые годы минувшего столетия. Берите, читайте, пользуйтесь, думайте! И будьте счастливы. Это не пожелание в данном случае, а напутствие. Потому что человеку, понявшему эти сказки, несчастливым быть трудно. Очень не напрасно прожил свою жизнь Сергей Григорьевич, всем нам Инструкцию оставил! 🙂 И убедил в том, что “мы будем всегда”. Да, он умер. Но скажите – а разве умрет в нас с вами Ёжик, Медвежонок, их друзья, их незверячие философские разговоры и проблемы, их “чай с можжевеловыми веточками” и варенье в узелке? Да никогда. Это в нас до конца теперь будет. И во всех тех, кто Инструкцию прочитал.

Какой-то нетраурный пост получился, правда? Кстати — если кто-то хочет освежить в памяти сказки Козлова, так я некоторые из них еще несколько лет назад опубликовал. Юра велкам, кагрится! Это будет лучшей памятью о Сергее Григорьевиче.

Часа два назад.

Не знаю, что говорить. Кроме, разве что, сакраментального “Ну, вот и все”.

Завершилась эпоха Великого Русского Кино и Великих Русских Актеров. Уже не осталось тех, к кому можно прийти и спросить — “Скажите, а как надо работать? И как надо жить?” И они бы ответили. Правильно бы ответили, потому, что знали ответ. Остались другие, которые могут научить получать тройной гонорар за одну съемку, лизать “доходные места” чиновникам-“единороссам” и не стыдиться любого заработка – от сериальной “шабашки” до увеселения пьяных торгашей на дне рождения владельца Черкизовского рынка.

Вот Тихонов никогда не стал бы зарабатывать деньги “любой ценой”. Потому, что знал, что такое “достоинство артиста”. И оставался его хранителем. Теперь Тихонова не стало. Теперь можно все. Стыдиться больше некого.

Не просто “жалко”. Страшно уже…

Об одном только попрошу – не надо забывать, что Тихонов сыграл далеко не одного только Штирлица. Более того – это была далеко не главная его роль. Глобального масштаба был талант. Без него вся страна дешевле стала. И каждый из нас – дешевле теперь. Пока он жил, мы были связаны с его работами и могли гордиться тем, что живем в одной с ним стране. Теперь мы связаны с тем, пардон, что вот сейчас по телевизору показывают и что просто неловко обсуждать, настолько все тошнотно. Вот в этом и есть наша реальная цена. Не нравится? Мне тоже не нравится, но это правда… А, может, ему просто не захотелось жить с такими, как мы? И он просто потерял надежду на то, что мы изменимся, и ушел?