sir_michael`s_traffic

Воистину – иногда надо умереть, чтобы о тебе вспомнили. Это я к тому, что вот сижу и перечитываю Сергея Козлова. Не Ежика, нет. Я, кстати, больше всего у него сборник “Цыпленок вечером” люблю. Это такие коротюсенькие сказочки, из одного-двух предложений. Вернее, не сказочки даже, а сказочные мысли, образы… Штрихи, детали, наброски… Великолепные совершенно. Замечательные еще тем, что экранизировать их ну совершенно невозможно! 🙂 Надо только читать.

Я тут напишу несколько, хорошо? Я их просто обожаю.

Камушек

Пушистый камушек воробья на окаменевшей дороге. Ноябрь.

Февраль

Бревнышко прижалось к горячей печке и увидело во сне птиц.

Барашки

Облака барашков на земле, барашки облаков в небе

Стрижи

С утра стрижи стригли небо и к вечеру засыпали весь двор одуванчиками

Одуванчик

Кажется, стоит одуванчику подпрыгнуть — и он сразу улетит на небо.

Черепаха

Если черепаху пустить по булыжной мостовой, глядя на нее, захотят научиться ходить все булыжники.
И представляете, однажды утром ваша мостовая отправится гулять в поле…

Цыпленок вечером

Сумерки.
Цыпленок бежит в тумане тополиного пуха, как молодой месяц в облаках.

Лошадь

Если бы лошадь умела сидеть, как собака, она бы научилась сидеть в оглоблях и за день не так уставала.

Кузнечик

Кузнечик — зеленая пружинка луговых часов.

Бабочка

Бабочка живет один день.
Левое крыло бабочки — утренняя заря, правое крыло — вечерняя.

ОтСэрятина: Вот не хочу сюда картинку давать. Не надо. Отвлекать будет.

Я, если честно, хотел уже перестать кормить вас сказками от Сергея Козлова, но Ее Величество попросила совершенно определенную сказку. Конкретную.
Во-первых, королева. Во-вторых — женщина. Ну и что мне оставлось делать? Только подчиняться.
Читайте, Ваше Величество. И Все-Все-Все.

КАК ЕЖИК С МЕДВЕЖОНКОМ ПРИСНИЛИСЬ ЗАЙЦУ

По первому снегу Заяц прибежал к Медвежонку.
— Медвежонок, ты лучший из всех, кого я знаю, — сказал Заяц.
— А Ежик?
— Ежик тоже хороший, но ты — лучше всех!
— Да что с тобой, Заяц? Ты сядь, успокойся. Чего ты прыгаешь?
— Я сегодня проснулся и понял, — сказал Заяц, — что лучше тебя нет на cвете.
Вошел Ежик.
— Здравствуй, Медвежонок! — сказал он. — Здравствуй, Заяц! Вы чего сидите в доме — на улице снег!
— Я собрался идти к тебе, — сказал Медвежонок. — А тут прибежал он и говорит, что я лучше всех.
— Верно, — сказал Ежик. — А ты разве не знал?
— Правда, он самый лучший? — сказал Заяц.
— Еще бы! — Ежик улыбнулся Медвежонку и сел за стол. — Давайте чай
пить! Стали пить чай.

— Вот слушайте, что мне сегодня приснилось, — сказал Заяц. — Будто я
остался совсем один в лесу.
Будто никого-никого нет — ни птиц, ни белок, ни зайцев, — никого. "Что
же я теперь буду делать?" — подумал я во сне. И пошел по лесу.
А лес — весь в снегу и — никого-никого. Я туда, я сюда, три раза весь
лес обежал, ну, ни души, представляете?
— Страшно, — сказал Ежик.
— Ага, — сказал Медвежонок.
— И даже следов нет, — сказал Заяц. — А на небе — вата.
— Как — вата? — спросил Ежик.
— А так — ватное, толстое небо. И глухо. Будто под одеялом.
— Откуда ты знаешь, что глухо? — спросил Медвежонок.
— А я кричал. Крикну и прислушаюсь… Глухо.
— Ну! Ну! — сказал Ежик.
— И тут… И тут…
— Что?
— И тут… Представляете? Из-под старого пня, что на опушке…
— За холмом?
— Нет, у реки. Из-под старого пня, что на опушке у реки, вылез…
— Ну же! — сказал Медвежонок.
— Ты, — сказал Заяц. — Медвежонок!
— Что ж я там делал, под пнем?
— Ты лучше спроси, что ты сделал, когда вылез?
— А что я сделал?
— Ты вылез и так тихонько-тихонько сказал "Не горюй, Заяц, все мы —
одни". Подошел ко мне, обнял и ткнулся лбом в мой лоб… И так мне сделалось
хорошо, что я — заплакал.
— А я? — спросил Медвежонок.
— И ты, — сказал Заяц. — Стоим и плачем.
— А я? — спросил Ежик.
— А тебя не было, — сказал Заяц. — Больше никого не было.Представляешь? — Заяц обернулся к Медвежонку. — Пустой лес, ватное небо,
ни-ко-го, а мы стоим и плачем.
— Так не бывает, — сказал Ежик. — Я обязательно должен был появиться.
— Так это же во сне, — сказал Медвежонок.
— Все равно. Просто вы плакали и не заметили, как я вышел из-за куста.
Вышел, стою, вижу — вы плачете; ну, думаю, плачут, есть, значит, причина, и
не стал мешать.
— Не было тебя, — сказал Заяц.
— Нет, был.
— Не было!
— А я говорю — был! — сказал Ежик. — Просто я не хотел мешать вам
плакать.
— Конечно, был, — сказал Медвежонок. — Я его видел краем глаза.
— А что же мне не сказал? — сказал Заяц.
— А видел, ты потерянный. Сперва, думаю, успокою, а уж потом скажу. И
потом — чего говорить-то? Ежик, он ведь всегда со мной.
— А по-моему, мы все-таки были одни, — сказал Заяц.
— Тебе показалось, — сказал Ежик.
— Примерещилось, — сказал Медвежонок.
— А если так, что у меня с собой было?
— А у тебя с собой что-нибудь было?
— Ага.
— Мешочек, — сказал Ежик.
— С морковкой, — сказал Медвежонок.
— Правильно! — сказал Заяц. — Вы знаете, кто вы для меня? Вы для меня
самые-самые лучшие из всех, кто есть на земле!

Я не хотел больше сказок сюда тащить — и так явный перебор. Но ничего не смог с собой поделать — уж больно эта сказка мне нравится…
Потерпите. Я правда больше не буду… Последняя сказка!

РАЗРЕШИТЕ С ВАМИ ПОСУМЕРНИЧАТЬ…

— Заяц просится посумерничать.
— Пускай сумерничает, — сказал Ежик и вынес на крыльцо еще одно плетеное кресло.
— Можно войти? — спросил Заяц. Он стоял под крыльцом, пока Медвежонок разговаривал с Ежиком.
— Входи, — сказал Ежик.
Заяц поднялся по ступенькам и аккуратно вытер лапы о половичок.
— Три-три! — сказал Медвежонок. — Ежик любит, чтобы было чисто.
— Можно сесть? — спросил Заяц.
— Садись, — сказал Медвежонок. И Ежик с Медвежонком тоже сели.
— А как мы будем сумерничать? — спросил Заяц.
Ежик промолчал.

— Сиди в сумерках и молчи, — сказал Медвежонок.
— А разговаривать можно? — спросил Заяц. Ежик опять промолчал.
— Говори, — сказал Медвежонок.
— Я в первый раз сумерничаю, — сказал Заяц, — поэтому не знаю правил.
Вы не сердитесь на меня, ладно?
— Мы не сердимся, — сказал Ежик.
— Я как узнал, что вы сумерничаете, я стал прибегать к твоему, Ежик,
дому и глядеть во-он из-под того куста. Во, думаю, как красиво они
сумерничают! Вот бы и мне! И побежал домой, и стащил с чердака старое
кресло, сел и сижу…
— И чего? — спросил Медвежонок.
— А ничего. Темно стало, — сказал Заяц. — Нет, думаю, это не просто
так, это не просто сиди и жди. Что-то здесь есть. Попрошусь, думаю,
посумерничать с Ежиком и Медвежонком. Вдруг пустят?
— Угу, — сказал Медвежонок.
— А мы уже сумерничаем? — спросил Заяц. Ежик глядел, как медленно
опускаются сумерки, как заволакивает низинки туман, и почти не слушал Зайца.
— А можно, сумерничая, петь? — спросил Заяц. Ежик промолчал.
— Пой, — сказал Медвежонок.
— А что?
Никто ему не ответил.
— А можно веселое? Давайте я веселое спою, а то зябко как-то?
— Пой, — сказал Медвежонок.
— Ля-ля! Ля-ля! — завопил Заяц. И Ежику сделалось совсем грустно.
Медвежонку было неловко перед Ежиком, что вот он притащил Зайца и Заяц
мелет, не разбери чего, а теперь еще воет песню. Но Медвежонок не знал, как
быть, и поэтому завопил вместе с Зайцем.
— Ля-ля-лю-лю! — вопил Медвежонок.
— Ля-ля! Ля-ля! — пел Заяц. А сумерки сгущались, и Ежику просто больно
было все это слышать.
— Давайте помолчим, — сказал Ежик. — Послушайте, как тихо!
Заяц с Медвежонком смолкли и прислушались. Над поляной, над лесом плыла
осенняя тишина.
— А что, — шепотом спросил Заяц, — теперь делать?
— Шшш! — сказал Медвежонок.
— Это мы сумерничаем? — прошептал Заяц. Медвежонок кивнул.
— До темноты — молчать?..
Стало совсем темно, и над самыми верхушками елок показалась золотая
долька луны.
От этого Ежику с Медвежонком вдруг стало на миг теплее. Они поглядели
друг на друга, и каждый почувствовал в темноте, как они друг другу
улыбнулись.

Сергей Козлов (с)

Над горой туман и розовато-оранжевые отсветы. Весь день лил дождь,
потом перестал, выглянула солнце, зашло за гору, и вот теперь была такая гора.
Было очень красиво, так красиво, что Ежик с Медвежонком просто глядели
и ничего не говорили друг другу.
А гора все время менялась: оранжевое переместилось влево, розовое -вправо, а голубое стало сизо-синим и осталось вверху.
Ежик с Медвежонком давно любили эту игру: закрывать глаза, а когда
откроешь — все по-другому.
— Открывай скорей, — шепнул Ежик. — Очень здорово!
Теперь оранжевое растеклось узкой каймой по всей горе, а розовое и
голубое пропало. Туман был там, выше, а сама гора была будто опоясана оранжевой лентой.
Они снова закрыли глаза, и, когда через мгновение открыли, вновь все
изменилось. Оранжевое вспыхивало кое-где слева и справа, розовое вдруг появилось справа, розово-голубое исчезло, и гора вся стала такой темной, торжественной, что от нее просто нельзя было отвести глаз, Ежик с Медвежонком снова закрыли и открыли глаза: гора была покойной, туманной, с легким розоватым отсветом справа, но они не успели снова закрыть глаза, как этот отсвет пропал.
Туманная, очень красивая гора глядела на Ежика с Медвежонком.

И вдруг, или это Ежику с Медвежонком показалось, кто-то заговорил:
— Вам нравится на меня смотреть?
— Да, — сказал Ежик.
— А кто? Кто говорит? — шепотом спросил Медвежонок.
— Я красивая?
— Да, — сказал Ежик.
— А когда я вам больше нравлюсь — утром или вечером? Тут и Медвежонок
понял, что это говорит гора.
— Мне — утром, — сказал Медвежонок.
— А почему?
— Тогда впереди целый день и…
— А тебе, Ежик?
— Когда ты прячешь солнце, мне грустно, — сказал Ежик. — Но я больше
люблю смотреть на тебя вечером.
— А почему?
— Когда смотришь вечером, как будто стоишь там, на вершине, и далеко,
далеко видно.
— Что же ты видел сегодня, Ежик? — спросила гора.
— Сегодня так пряталось солнце, а кто-то так не давал ему уйти, что я ни о чем не думал, я только смотрел.
— А я… Мы… То откроем глаза, то закроем. Мы так играем, — сказал
Медвежонок.
Быстро сгущались сумерки.
И когда почти совсем стемнело, иссиня-зеленое небо вдруг оторвалось от
горы, а вся она стала резко видна, чернея на бледно-голубой полосе,
отделяющей ее от темного неба.

Сергей Козлов (с)

— В полудреме, Медвежонок, можно вообразить все, что хочешь, и все, что вообразишь, будет как живое. И тогда-то…
— Ну!
— Тогда-то…
— Да говори же!
— И тогда-то… слышны звуки и голоса. Ежик глядел на Медвежонка большими круглыми глазами, как будто сию минуту, вот прямо сейчас, догадался о чем-то самом важном.
— И кого ты слышал? — шепотом спросил Медвежонок.
— Сегодня?
— Ага.
— Зяблика, — сказал Ежик.
— А вчера?
— Лягушку.
— А что она сказала?..
— Она — пела. — И Ежик закрыл глаза.

— Ты ее и сейчас слышишь?
— Слышу, — сказал Ежик с закрытыми глазами.
— Давай я тоже закрою глаза. — Медвежонок закрыл глаза и встал поближе
к Ежику, чтобы тоже слышать.
— Слышишь? — спросил Ежик.
— Нет, — сказал Медвежонок.
— Ты впади в дрему.
— Надо лечь, — сказал. Медвежонок. И лег.
— А я — возле тебя. — Ежик сел рядом. Ты только представь: она сидит и поет.
— Представил.
— А вот сейчас… Слышишь? — И Ежик по-дирижерски взмахнул лапой.-
Запела!
— Не слышу, — сказал Медвежонок. — Сидит, глаза вытаращила и молчит.
— Поговори с ней, — сказал Ежик. — Заинтересуй.
— Как?
— Скажи: "Мы с Ежиком из дальнего леса пришли на ваш концерт".
Медвежонок пошевелил губами.
— Сказал.
— Ну?
— Молчит.
— Погоди,- сказал Ежик. — Давай ты сядь, а я лягу. Та-ак.- И он
забубнил что-то, укладываясь рядом с Медвежонком в траву.
А день разгорался, и высокая стройная осень шаталась соснами и
кружилась полым листом.
Медвежонок давно открыл глаза и глядел теперь на рыжие деревья, на
ветер, который морщил лужу, а Ежик все бормотал и пришептывал, лежа рядом в траве.
— Послушай, Ежик, — сказал Медвежонок, — зачем нам эта лягушка, а? Пойдем наберем грибков, зажарим! А я для тебя яблочко припас.
— Нет, — не открывая глаз, сказал Ежик. — Она запоет.
— Ну и запоет. Толку-то?
— Эх ты! — сказал Ежик. — Грибки! Яблочки!.. Если б ты только знал, как это — звуки и голоса!

Сергей Козлов (с)