Утро — это попса. Такая же мерзость. День — рок-н-ролл. Ранний вечер — это всегда хард. Или даже хард-н-хэви. Вечер — блюз. Всегда. Ночь — джаз. А перед утром, в зябкие полшестого, в час первого, еще приятного похмелья — исключительно декаданс. Исключительно. Декадансище такой. Ломовейший… И звучит-то как — "полшестого"! А?! Убить мало.
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолет буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском — это пульс вечеров!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы — в Нагасаки! Из Нью-Йорка — на Марс!
Я всегда признавал, что фотография существует в ином, не двухмерном измерении, и у нее, у фотографии, существуют ярко выраженные магические свойства. Возьмите в руки любое фото из старого родительского альбома, и вы это сразу почувствуете. По поводу цифровой фотографии я могу сказать только то, что все эти свойства у нее совершенно точно начинают проявляться, когда снимок распечатывается на фотобумаге. А вот за снимком, отраженном на мониторе, я пока ничего такого особенного не замечал.
Поэтому, кстати, я и ругаюсь с фотографами, которые видят в своей работе только отображение действительности, передачу того, что и так видно глазом. Мне это совершенно не интересно. Мне хочется увидеть на снимке то, чего я взглядом не различу никогда. Вот для чего фото существует… Сейчас мне приходится перебирать много снимков с изображениями навалившейся на нас снежной зимы. Они мне все не нравятся. Я вижу, что снег лежит, а вот что он нам говорит, о чем рассказывает, ДЛЯ ЧЕГО ПРИШЕЛ — я не вижу…
Проклятая простота цифровой фотографии сделала фото общедоступным и грозит уничтожить магию снимка. И теперь уже сложно в тысячах иллюстраций, вываливающихся из интернета, — репортажных, студийых, трэшевых или гламурно-зафотошопленных, — найти пусть технически несовершенный, но говорящий со мной снимок. И я ловлю себя на том, что все чаще обращаюсь к фотографии старой, архивной, времен живого серебра на светочувствительной пленке… Он все говорят столько, что не остановишь порой. Можно часами сидеть и слушать, о чем рассказывает только один такой снимок…
Почему я об этом вдруг заговорил? Да потому, что на глаза попались строки незабвенной Анны Ахматовой. Вот эти —
«»Когда человек умирает,
Изменяются его портреты.
По-другому глаза глядят, и губы
Улыбаются другой улыбкой.
Я заметила это, вернувшись
С похорон одного поэта.
И с тех пор проверяла часто,
И моя догадка подтвердилась».
Нельзя относиться к фотографии по-бытовому, как к зубной щетке или туалетной бумаге. Это действительно совершенно магическая вещь. Хотя, наверное, бесполезно говорить об этом тогда, когда камера есть в каждом мобильнике, и любой может с помощью Интернета найти зрителей для своего «Цветочка в Турции» или «Дерева на побережье Испании». Бездушные иллюстрации просто топят настоящие, говорящие работы. «Ассимилируют» их, пользуясь популярным сегодня словом. Грустно. Хотя касается это, наверное, не только фото.
“Нищие сборщики гороха в Калифорнии. Мать семерых детей. Возраст – 32 года. Фото Дороти Ланж, 1936”.
Не буду больше сегодня Бориса Рыжего читать. Потому что “много хорошо – уже плохо”, и притупляется чувство восторга от этих невероятных и очень простых слов, сколоченных в стих, как кухонная табуретка: прочно, безошибочно и навсегда. Ни единой буквы не выдерешь, так все плотно уложено…
Какое счастье, что он вообще БЫЛ. И оставил нам надежду, что никакой этногеноцид, никакое замордовывание телевизионной попсятиной, никакие подмены понятий и бесконечный, круглосуточный многолетний обман не превратит нас ни в зрителей Петросяна, ни в слушателей Киркорова, ни в избирателей Миронова. Если рождаются Рыжие, значит, хрен нас потопишь. Из ниоткуда, без всяких причин выскочит однажды в совершенно нелогичном для этого населенном пункте золотоволосый ребенок и скажет: “От луны свет большой – прямо на нашу крышу, где-то песнь ямщика вдалеке я слышу…” И можно сколько угодно говорить о том, что “свет“ не может быть “большим” или “маленьким”. Потому что мальчик вырастет, и станет Есениным. Или у Рыжего - просто, как гвоздь: “Каждый год наступает зима. Двадцать раз я ее белизною был окутан…” Двадцать раз. О чем я в двадцать лет думал? Кажется, о том, как подкатить к тоненькой мулатке из Тимирязевской академии… А умные люди в этом возрасте уже умеют говорить осмысленные слова. Совершенно простые, но от них сразу становятся видны все белые нитки в телевизионных докладах. И становится совершенно по барабану, что уже расписанные финансовые поступления накрылись медным тазом, а прозрачные намеки врача можно уложить в емкое русское слово из шести букв, но не “фиаско”. Такая все это чепуха, право слово…
Договоримся так: когда умру,
ты крест поставишь над моей могилой.
Пусть внешне будет он как все кресты,
но мы, дружище, будем знать с тобою,
что это – просто роспись. Как в бумаге
безграмотный свой оставляет след,
хочу я крест оставить в этом мире…
Не буду больше сего дня Рыжего читать. Потому что читаю одного поэта, а в голове крутятся строки Артема Тасалова, еще одного отторгнутого “бля элитой” замечательного современного русского поэта:
Византийским богословом я хотел бы родиться, впрочем, и тогда убивали… Цветком полевым быть надеюсь, но этот путь уже пройден. И уперся я в белую стену — тенью скольжу вдоль нее вечно… Брат, на путях своих помяни меня добрым словом.
Какая жалость, что он ушел. Нельзя сейчас так уходить. И хоть не мое это дело, но… Просто – жалко очень. Нам ведь сейчас выжить надо. Вопреки всему – выжить, выстоять среди “сидящих на корточках и мыслящих по понятиям” питерских “рулевых” и примкнувших к ним помощников из московской художественной “интеллигенции”. Нам надо не попасть под пули евсюковых и под приговор басманных судей, умудриться любить свой народ и не сесть при этом за “экстремизм”, говорить по-русски и не гоняться за деньгами, просто для того, чтобы были в России и такие люди тоже… Много задач у нас. Нельзя сейчас так уходить.
Хотя… Как я могу судить? Что я знаю о той боли, которя заставила его принять решение? Ничего не знаю. А ведь читаешь его стихи – там такая боль за каждым словом, что даже на расстоянии чувствуется. Вот и заткнусь тогда по этому поводу. Кстати, у того жа Тасалова — “Истомилась душа обживать равнодушье предметов… Уведи меня, брат, в беспредельную даль бытия, Где пасется в молчаньи блаженное стадо поэтов, На медовых устах золотые улыбки тая….”
Никогда нас не заломать ни чекистам, ни коммунистам, ни бандитам. Пока рождаются в России поэты – не заломать. Пусть и не надеются даже.
Не буду больше Рыжего сегодня читать. И картинки сюда никакой давать не буду. Не нужно. Лучше музыку послушаю. Хорошую. Достойную. По теме, кстати. И вам предложу послушать. Вам приятно будет, особенно тем, кто еще не ложился, а мне полюбому коньяк допивать – ну не оставлять же эти потешные брызги на дне, честное слово. Да и подумать заодно. О многом.
Деморализовал меня Ксиф. Как есть деморализовал. Дал почитать стишок Бориса Рыжего, и был Сэр – и сдулся. И вспомнил Сэр далекий год, в котором многие мои нынешние друзья и не родились еще, и то, как ввалились ко мне как-то товарищи мои с садовой лейкой, из дырки в которой хлестало пиво. Как Володька прижимал эту лейку к пузу, безуспешно затыкая дырку пальцем, и как мы разливали пиво через длиннющий носик по трехлитровым банкам, и пили потом, кряхтя и охая, улыбаясь до ушей и не веря счастью своему. А дело просто было – шли ко мне друзья на предмет “посидеть”, и по пути, прямо напротив моего подъезда, увидели невероятное – ларек “Пиво” открыт, и к окошку народ выстроился. Ребята метнулись в “Огородник”, купили первое, на что глаз упал – самую большую садовую лейку, и набрали пиво прямо в нее. Да только лейку сдуру стали сначала в ларечное окошко пропихивать, да повредили. немного. Вот и пришлось зажимать пробоину пальцем… Да. Я, естественно, позвонил еще одному приятелю, и понесся слух по деревне, что у Сэра пиво разливное появилось, и потянулся к Сэру и стар и млад на сладкий запах, и не хватило бы нам этой пластиковой поливалки и на пять минут, да не с пустыми руками народ приходил, и потом еще много раз бегали, и песни пели, и слова говорили хорошие, и так дня три кряду. Благо – выходные.
Все было по-другому. И жили мы, есличес, плохо. Действительно – плохо. Честно. Но, блин, гораздо лучше, чем сегодня! 🙂
Да, стишок. Вот какими словами Ксиф меня деморализовал. А слова эти некто Борис Рыжий написал. БЫЛ в Ебурге такой хороший человек. Вот такие стихи ПИСАЛ —
В те баснословные года нам пиво воздух заменяло. Оно как воздух исчезало, но появлялось иногда. За магазином ввечеру стояли, тихо говорили: «Как хорошо мы плохо жили», прикуривали на ветру. И не лишенная прикрас, хотя и сотканная грубо, рядами ящиков от нас жизнь отгораживалась тупо. И только небо, может быть, смотрело пристально и нежно на относившихся небрежно к прекрасному глаголу «жить».
Сразу пардона попрошу – не знаю, где эти гениальности спер. Разбирал хлам на рабочем столе, обнаружил файлик “Одностишия от Ольги Арефьевой”. Откуда он появился – под пытками не вспомню. Но то, что каждая строчка недосягаемо гениальна, как все у Арефьевой — бесспорно. Насладившись сполна брызгами, отлетающими от мыслев умной женщины, спешу и вас обрызгать. Грех одному кайфовать, не по-товарищески это. А ссылка будет на Ольгу Арефьеву тогда. Гипотетическая.
Одностишья Ольги Арефьевой
• Я не сдурела. Я вообще такая. • Люблю вас. Просто в очень редкой форме. • Уж если изменять — так сразу многим! • Забыла. Мы чего уединились? • Не дашь ли мне… И это тоже можно. • Вам садо-мазо? Ну, садитесь, мажьтесь. • Блестящ твой ум. Жаль, дураку достался… • Чего стесняешься? Ведь голая-то — я! • А головная боль сегодня в жопе… • Чем хуже голос, тем короче юбка… • Любить Вас с Вами легче, чем без Вас… • Лежать, молчать! А то я растеряюсь… • И ты любви покорен? Это возраст… • Опять мы так бездарно артистичны… • Я гений. Парадоксы — лишь прикрытье… • А мне легко всё время прибедняться? • Я влюблена, бесспорно. Но в кого?! • Я даже в глупостях порой умней, чем надо… • Да, ты по-крупному умеешь мелочиться… • Как утомляет симулировать нормальность… • Приятно в голых фактах быть одетой. • Вы снились мне! Не смейте отпираться! • Ты смотришься на фоне идиотов. • Не йог я. Так, выёживаюсь просто. • В "люблю тебя" фрейдистское есть что-то! • Любимых и родных не выбирают… • Ты темперамент с суетливостью не путай… • Ты что, не рад мне, милый? А придётся. • Он даже сушки ест ножом и вилкой! • Я невменяема! А мне тут всё вменяют… • Уж зла любовь, ну а козла всё нету… • Ты просто так лежишь или с намёком? • Мы — глубоко поверхностные люди! • Вы каждый раз по-новому банальны. • Не доборолся он с зелёным змием… (эпитафия) • На мне — жениться? А ещё на мне что делать?! • Мы раздвоеньем с эго не страдаем… (альтер эго) • Вам всем бы памятник! А то вас не упомнишь… • Он испугался мыслей с непривычки. • Противный, но в хорошем смысле слова… • Был счастлив дважды — в свадьбе и в разводе. • Нормальность в этом мире неуместна. • Два звонаря на колокольнях: Созвонимся! • Обман был вскрыт. И вскрытье показало… • Мы все во что-нибудь не доиграли… • Со мною — ей? Ну, это не измена. • Не жертвуйте собой, когда не просят! • Чего хочу, то и не буду делать! • Как женщины коварны: не хотят! • Я Вас любил. С устатку и не емши… • О, не мешайте мне побыть несчастной! • Урод в семье торговцев: к о м п о з и т о р… • Нырнул от комаров — пришли пиявки. • Не так уж чтобы очень — но безмерно! • Тошнит от всех проглоченных обид… • Дуэль не удалась: мы оба живы. • Непобедим, поскольку не играет. • Уйди, я одинока не настолько! • Сегодня твоя тупость в острой фазе… • Купил ты не того. И слишком мало!!! • Как трудно делать вид, что мы знакомы… • Не все фригидны, кто тебя не хочет! • Люблю людей, но только в малых дозах. • Ну нет, в неволе я не размножаюсь! • Назвать — меня! — мечтою идиота? • Я всё могу — тогда, когда не надо. • Куда вы выходили из себя? • Что, так и будем стоя обниматься? • И врал он искренне и заблуждался честно. • Чем шире харя, тем мощней харизма. • И тут его прервали. Пополам…
А это одна из моих любимейших песен у Арефьевой. Не потому, что самая лучшая, а потому, что в ней слышатся нежные и не всем понятные перепевки с ранним ленинградским рок-клубом еще времен “Шанхая”. И Майк Науменко здесь слышится, и молодой Костя Кинчев… Приятные воспоминания будоражит этот песен. Повышает, да. И способствует.
• Ольга Арефьева и группа “Ковчег”, “Площадь Ногина”