sir_michael`s_traffic

До конца укробана на ФБ осталось 20 дней. «Всего 20» или «целых 20»? Уже даже не знаю. Настолько присиделся, пригрелся я в нашем Телеграм-чятике, мимо которого проходят все беды и проблемы этого мира…

Мы не обсуждаем новости, даже самая важные. Даже сенсационные, которые обсудить сам Бог велел. Мы о них даже не вспоминаем. Будто их не существует. За все время укробана, — а уже второй месяц пошел, — в чятике ни разу не прозвучало слово «Украина». Ни разу. Зачем в приличном обществе произносить плохие слова? Никому в голову не пришло ни разу вспомнить о выборах… Зачем? Что-то с ними не ясно разве?

Вместо этого мы меняемся музыкальными треками, выясняем, является ли джаз-мануш частью диксиленда, или это параллельные и равноправные направления, и ждем, когда находящаяся на попечении товарища Светы мама-муравьха высидит, наконец, три своих заветных яйца. Мир, существующий за стенами Кофейни, будто бы перестал существовать. Перестал быть интересным. Со своими войнами, бешеными национально озабоченными «вышиватниками», Олимпиадами, американцами и корейской бомбой. Еще недавно я, вспомнив Мережковского, назвал бы такое состояние «Мещанством, и даже крайней степенью мещанства, — хамством». А сейчас мне это нравится. Мне хорошо и уютно. Как хорошо и уютно сидеть в теплом купе скорого поезда, и смотреть в окно на бескрайние снежные поля, крохотные полустанки, на редких и бесконечно чужих людей. Которые лишь ненадолго появляются перед твоими глазами, и исчезают навсегда. Абсолютно навсегда. Неумолимо навсегда. Без малейшего шанса — навсегда. И от этого, понятного тебе «навсегда» кажется, что люди за окном существуют Во Времени, а ты смотришь на них из-за его, Времени, пределов. Потому что тебе доступно понимание этого Безусловного Навсегда. А им просто сейчас не до этого. У них — дела…

Но рано или поздно любой поезд прибывает на станцию назначения. И приходится вставать от окна и лезть на багажную полку за тяжелым чемоданом, чтобы уже самому выйти на заснеженный перрон. И пойти, сгибаясь под ветром, делать свое дело. Поезд моего укробана прибудет на конечную через 20 дней. И я с удовольствием вернусь к вопросам войны и мира, Добра и Зла, героев и предателей, своих и врагов. И это правильно. И хорошо. Нельзя же бесконечно сидеть в вагоне и смотреть в окно, правда? Но это будет только через 20 дней. Еще ехать и ехать. А проводник скоро принесет горячий чай в подстаканниках МПС, сумерки за окном превратятся в темноту, и только стук вагонных колес будет напоминать о том, что ты не стоишь на месте, а движешься вперед. Все время. Без остановки.

…А после прибытия на станцию назначения ты неожиданно встретишь человека, который ворвется в твою жизнь так, как будто всегда там, в ней, существовал. Естественно ворвется, по-хозяйски, очень буднично. И ты даже не догадаешься о том, что уже однажды его видел. За окном своего поезда. И был уверен, что он промелькнул и исчез. Навсегда. Абсолютно навсегда. Неумолимо навсегда. Без малейшего шанса — навсегда. И ты так и не узнаешь, что нет более бесполезных и ненужных слов, чем эти вот «никогда» и «навсегда». Потому что «навсегда» не бывает. И «never say never».

Да и «конечной станции», по большому счету, тоже не существует. Но это уже совсем другая история.

И не надо спрашивать, почему после этого поста «ни о чем» стоит именно эта песня. Просто потому, что никакой другой здесь просто не могло быть. Никогда. Или все-таки могла? Совсем другая? Ведь «never say never», как мы только что договорились…